Любовь не из учебника. Последняя поэма Аделины Адалис
Любовь не из учебника. Последняя поэма Аделины Адалис
Я даже не знаю, с чего начать рассказывать эту историю, грустную и напряженную, как звон одинокой струны. Она тянется вот уже сто лет, эта тихая, почти неслышная, но очень тугая история, вокруг которой закручен сумасшедший ХХ век с его пропастями и вершинами.
Вот маленький отрывок из театральной рецензии на аристократический балет, который весной 1893 года давали в Петербурге сразу же после «Le mari de la veuve», «Мужа вдовы», салонной комедии Александра Дюма:
«Въ танцахъ пьерро и арлекиновъ отличились г-жа Лопухина и Висковатова і гг. Половцовъ и Вревскій».
Танец пьеро и арлекинов был настолько хорош, что рецензия чуть ли не целиком вошла в большую книгу театроведа А.Плещеева «Наш балет». И это все, что осталось нам с вами сегодня от тоненькой и гибкой балерины Висковатовой. Балет эфемерен, как бабочка — до тех пор, пока его не начали снимать на пленку, жизни в нем было — на один спектакль.
Мы не знаем даже, как ее звали, хорошенькую балерину Висковатову, мать нашей сегодняшней героини. Благодаря тому, что в нынешних энциклопедиях есть ее дочь, знаем имя и фамилию мужа — Алексей Висковатов, блестящий, думается, но безденежный молодой человек, революционер, отчаянная голова.
Вот она, наша героиня. Аделина Висковатова, после удочерения — Аделина Ефрон, в печати — Аделина Адалис, последняя любовь Валерия Брюсова, хорошая поэтесса, забытая читателями.
После революции 1905 года он был сослан в рудники, где и умирает от воспаления легких, а вскоре умирает и тоненькая Висковатова — времена настают неблагоприятные для балерин. Всего-то и остается от них — пару строчек в театральной книжке, полицейские отчеты и маленькая Аделина Алексеевна Висковатова, худенькая девочка с огромными глазами.
Ее удочерили бабушка с дедушкой Ефроны, родители балерины. О бабушке, опять же, мы ничего не знаем, а вот дедушка Ефим тоже остался строчкой в истории литературы — известны два его письма Чехову. Первое начинается так:
«Глубокоуважаемый собрат! Простите великодушно, что совершенно незнакомый Вам и вообще мало известный писатель позволяет себе обратиться к Вам с нижайшей просьбой.
Не стану я Вам рассказывать про судьбу маленького, неизвестного писателя: она всякому пишущему довольно известна. Пробиваюсь я корреспонденциями в некоторые русские газеты, переводами с русского и французского на немецкий, в том числе некоторых из Ваших рассказов и очерков Горького для венских литературных журналов. Знаете ли Вы, что такое неудачник?
Смешно и грустно! Всегда я опаздываю на 5 минут! Перевожу «Слепого музыканта» Короленко, обращаюсь к издателю с предложением, — и мне отвечают, что на днях у другого переводчика взяли манускрипт! Это один случай из целого ряда подобных! Теперь я намерен перевести Ваши одноактные комедии-шутки на немецкий язык. Как малый к великому я обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой: дайте мне ауторизацию на эти переводы!!!»
Валерий Брюсов, король поэтов
Так что Аделина росла в семье литературно-театральной, и дорожка в поэзию была ей нетяжела. В двадцатом она приезжает в Москву — и попадает на занятия к Брюсову.
Это он молодой. Дьявольски красив. Аделина его таким не видела. Когда она стала его ученицей, он был гораздо старше. Но все равно — красив. А какая бездна в нем!
Человек, с которого в России начался символизм. Первый из классиков, принявший революцию, поэт, взявший на себя смелость учить других поэтов, автор поэтических книг, которые с первого дня своего существования становились поэтическими учебниками. Человек, вобравший в себя всю культуру века ушедшего — и поставивший ее на службу веку приходящему. Рядом с таким теряют голову. Адалис ее и потеряла.
Валерий Брюсов, двадцатые годы
Потерял и он. Имя Аделины Адалис венчает стихотворный «донжуанский список» Брюсова: последний сонет из четырнадцати, посвященных самым важным в его жизни женщинам, называется «Последняя» и обращен к Аделине:
Да! Ты ль, венок сонетов, неизменен?
Я жизнь прошел, казалось, до конца;
Но не хватало розы для венца,
Чтоб он в столетьях расцветал, нетленен.
Тогда, с улыбкой детского лица,
Мелькнула ты. Но — да будет покровенен
Звук имени последнего: мгновенен
Восторг признаний и мертвит сердца!
Пребудешь ты неназванной, безвестной, —
Хоть рифмы всех сковали связью тесной.
Прославят всех когда-то наизусть.
Ты — завершенье рокового ряда:
Тринадцать названо; ты — здесь, и пусть —
Четырнадцать назвать мне было надо!
Аделина — а ей чуть больше двадцати — теперь подруга величайшего из поэтов. Он любит ее так, как обычно любят на склоне лет: слепо и без условностей.
Адалис входит во все поэтические и государственные структуры, куда входит и Брюсов, занимает там посты чуть ниже брюсовских, решает за него вопросы и едва ли не подписывает бумаги. В Высшем литературно-художественном институте, в котором ректорствует Брюсов, Адалис ведет все дисциплины, которые должен был вести сам мэтр.
Москва, Поварская, 52. Тогда — Высший литературно-художественный институт им.Брюсова.
Студенты недовольны, ругаются и бузят. Несколько раз вызывают в аудиторию самого Брюсова: мы не хотим учиться у Адалис! Их можно понять: кто она такая, сопливая девчонка, ровесница своих учеников, ни одного хотя бы сборника на счету, чем заработала право стоять за кафедрой? Брюсов за свою Адалис готов вышвырнуть из института всякого, поэтому буза затихает.
В 1924 (внезапно... это всегда внезапно, когда ты любишь) умирает Брюсов. Пишут — крупозное воспаление легких.
Оно всегда приходит как-то вовремя, смертельное воспаление легких, когда поэт разуверился в своей поэзии, в деле, которому служил, во времени, в котором, кажется, ошибся, в надеждах, которые вот-вот — и это уже очевидно — рухнут, и не только у Брюсова.
Похороны Брюсова, многочисленные и драматические, превратились в печальную демонстрацию.
Аделина — так вспоминают даже нелюбившие ее студенты ВЛХИ — просто почернела от горя. Скорбь ее была так искренна и так велика, что ей простили все — она его любила на самом деле. Оставаться в Москве, на всех этих постах, во всех этих стенах — из которых ее вскоре и так прогнали бы, чего уж там — она не могла.
Аделина Адалис, тридцатые годы
Дальше — не жизнь, а скороговорка. Аделина уезжает в Среднюю Азию корреспондентом. Книга очерков «Песчаный поход». Долго скитается по пустыням и жарким городам Туркестана. Фантастическая повесть «Абджет Хевез Хютти». Стихи. Сборник «Власть». О ней впервые начинают говорить серьезно в Москве — Адалис восхищается сам Осип Мандельштам, и в поздних его стихах точно видно — учится, учится у Адалис.
И вот она, ниточка, та самая струна, звенящая сегодня каждому. Аделина много переводит — Насир Хосров, Джами, Физули, Рабиндранат Тагор…
Кто их сегодня читает, кроме специалистов? Переводы ее хороши — Брюсов был бы доволен, но — кому?
Аделина Адалис, пятидесятые
Спустя двенадцать лет после того, как Аделина Адалис умрет в Москве, ее перевод «Последней поэмы» Рабиндраната Тагора попадется на глаза Алексею Рыбникову.
«В 1970 году была написана мелодия, которую долгое время никуда не удавалось пристроить.
И однажды, взяв с полки роман Рабиндраната Тагора «Последняя поэма», завершавшийся стихами в переводе поэтессы Аделины Адалис, я был поражен, насколько точно и легко ранее неизвестные мне стихи легли на эту мелодию десятилетней давности…»…
Иллюстрация к «Последней поэме» Р.Тагора
Удивительно, как часто и как навечно они встречаются: мелодия и стихотворение, мужчина и женщина, год и век, струна и мелодия — среди суеты повседневности и ужаса вселенских катастроф.
Столько всего наворочено с того дня, когда балерина Висковатова взлетала над сценой Императорского театра в легком и шуршащем костюме Пьеретты — а ниточка ее полета, струна, звенящая в сердце ее дочери, звенит и сегодня нежной песней, в которой вроде бы нет ничего особенного — и в которой есть все.